Сначала не было человека.

Был тёмный многоцветный нечёткого очертания сгусток.

Он маленький был и далеко.

По мере приближения сгусток рос и становился более чётким.

Приближался, шатался, рос – так в нём наметилась одна трещина снизу и две по бокам.

Трещины стали пустотами и снизу образовались две ходилки, а по бокам две махалки (с каждого боку по одной).
Лица у сгустка не было.

Лицо начло появляться где-то в середине пути, а целиком появилось когда сгусток был уже не сгусток, а человек и не двигался, а стоял возле меня…

Где это случилось, когда случилось, как там оказался сгусток?

Остановился возле меня – значит: он был раньше и я был раньше, так как, видимо, мы знакомы?

Он – человек, а я про него рассказываю и подчёркиваю, что он именно человек, следовательно – кто я?

…А может быть, человека никогда и не бывает, когда он думает, что он бывает, а на самом деле он бывает только тогда, когда попадает в поле зрения кого-то другого и живёт до тех пор пока тот, другой, на него смотрит?

Особенным образом живёт, - стараясь, чтоб другой как можно дольше не отворачивался.

================================
Буду рад любым отзывам, но особенно интересно, если кто-нибудь угадает на основе чего написан сей рассказ.

Всё это я писал пару лет назад, писал очень много... Сейчас мне кажется, что это не нужно и потому пишу очень редко.

Относительно "Происхождения человека"... Одно время я стал плохо видеть в даль. И вот я шёл куда-то по прямой дороге и люди шли мне навстречу. Но мне ж их не видно! Как человек с плохим зрением, я видел их как блёклые сгустки, которые лишь по мере приближения ко мне обретали внятный цвет и очертания. Т.е. так "происходил человек"

Внимательно молчат небеса.

По звучьному городу идут два человека, заставляя на дороге останавливаться свои глаза.

Один – Падмехуменко, другой – Омтатсатский. Оба прилично одеты и ничем не выделяются из толпы, если не всматриваться в их лица, которые, так сказать, с приветом, то есть они на какой-то своей волне и шлют привет населению другой волны. Они оба озабочены чем-то – у одного умное лицо, а у другого на лице желание свернуться в кольцо и укатится куда-нибудь подальше, но он этого почти не показывает.

- Так-так… Подходящую я нашол. – говорит Падмехуменко и слова его чувствует Омтатсатский словно укол, делаемый врачихой, которая "будет не больно" обещала, а сама только с пятой попытки в вену попала.

Падмехуменко наклоняется и, показывая на что-то на обочине в траве, безстрастно изрекает:

- Вот она. Именно она предназначена тебе. Ты мой лучший ученик! Если хочешь, чтоб сегодня у тебя был выпускной, то съешь её – этим докажешь, что не попусту всё это прекрасное время провёл со мной, и в Учение безповоротно вник!

- Она уже немного позеленела – виновато отвечает Омтатсатский.

- Здорово! Значит: до того, что ты её съешь, ей уже нет никакого дела.

- Она большая… Я не привык на большой кусок бросаться!

- Не важно как, важно что. Съешь хотя-бы кусочек.

- О-ё-ёй! Как подумаю об этом, так сразу начинается перед глазами болезненное мелькание разноцветных точек! Как-бы не пришлось мне идти ко врачу!.. И вообще-то я дома уже поел… Ты сам говорил, что надо есть только тогда, когда хочется, а я как раз сейчас не хочу!

- Ну и упёртый ты болван! Всё во вселенной едино, поэтому разницы нет - трезв ты или пьян, и вообще ни что не является более важным, чем что-то другое. Вот чему я тебя учил! Вот проверку каких знаний я тебе сейчас устроил!

Омтатсатский нахмурясь глядит вокруг.

- Я всё понимаю и истину чую, но если ты мне друг, то не заставляй меня это жрать!

Скалитса Падмехуменко и вежливо молвит:

- Твою мать! Ничего ты не понял! Я тебе не друг и не нянька! Я – тот, кто рассказывает о Пути… Взгляд свой бунтарский на меня не переводи. На неё, на неё глянь-ка!.. После того, когда ты всё понял, есть нечто, что нужно преодолеть. Но человек ленив, ко преодолению его должна подгонять плеть. А пока ты преодоления не осуществишь, будет тебе не истина, а только от истины шыш!

- Ради познания того, о чём ты говоришь, я целый год без еды просидел с поднятой рукой, потуже затягиваю колючую проволоку на члене, когда приходят нарушать мой возвышенный покой противоположнополые мысли и, поскольку значения не имеет вообще ни что, но нужно чем-то заниматься, просто так сломал себе ребро!..

- О-о! Чувство собственной важности заиграло! Подвиги решил перечислить!

- Нет, я не жалуюсь на то, что у меня почти отсохла рука – всё-таки не совсем, а только почти; не жалуюсь на то, что колючая проволока вокруг члена слишком тонка и въедается в кожу когда страсть держу в заперти; и ребро моё почти зажило. Дело не в том! Ты Учитель, тебе виднее, но…

- А вот и облом! Это ты меня Учителем считаешь, а я человек всего лишь…

- Не скромничай!

- Что ты язык мозолишь?! Может, ещё добавишь к своим подвигам поедание мозга мертвецов и выпивание собственной мочи, пропитанной бредогонными веществами, когда нельзя найти грибочков, хоть как ни ищи!

Омтатсатский выпрямляется и, не боясь словесных затрещин, неоспоримо провозглашает:

- Я не на столько заблудшая душа, чтобы подвигами считать обыденные вещи!

- Тогда молчи! - Падмехуменко дёргает густыми бровями - Пришол истину познавать, так познавай, не трать время зря! Съешь эту штуку! А то истина сама "познает" тебя!

Вспомнил Омтатсатский, как в некоторых байках рассказывается, что иногда великих Учителей заставали за деланием такого, чего не подобает делать никому из праведных людей, но потом всегда оказывалось, что убитое Учителем животное оживало, порченая Учителем девка снова девственность обретала, а самая отвратительная вещь оказывалась достойной восхищенья… Омтатсатский подумал: "Велик и искусен Падмехуменко! Испытывает меня. Не боюсь! Прочь сомненья!"

. . .
Небеса ухмыляясь молчат.

Два человека идут, и каждый из них свят. Тот, у которого лицо хитрое и довольное – это Падмехуменко, а тот, у которого покрасневшее и напоминающее обездоленного – это Омтатсатский.

Они говорят.

- А если в ней содержится яд? А если положившее её животное чем-то болело? Не жаль тебе меня?

- Не-а. Ни душу твою, ни тело. Я только говорю о Пути, а следуешь Пути ты сам…

- Да. Но я-то думал, что всё это обман! Я думал: укушу и она превратится во что-нибудь вкусное! Я думал, это наважденье…

- Прости, я не знаю, что такое чудеса, я занимаюсь только тем, что есть на самом деле.

- Да, всё правильно. Даже не знаю как поддержать разговор… А если на ней сидела заразная букашка?.. Хотя… Я стал тебя понимать только с недавних пор…

- Ещё-бы! Всё становится ясным только после того, как съедаешь какашку!

МАХАПРАСАДА - с санскрита переводится двояко: толи "великая пища", толи "великая жертва". У некоторых тантриков есть обряд с таким названием. И я решил представить как именно этот обряд мог бы быть объяснён (его значение) и как бы он выглядел в России. Так и получился этот рассказ.